Книга Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Традиционное и классическое решение пьесы и ее сценографии (когда артисты предстали на сцене в костюмах своей эпохи, а не в современных одеяниях) не стало театральным событием. По мнению ангажированных театральных критиков, таких, например, как Осаф Литовский (оставшийся в истории как гонитель Михаила Булгакова), спектакль не удался. Литовский и здесь высказался: «В итоге много старательной и тщательной работы потрачено на заведомо тяжелый и серый спектакль… Что же сказать о постановке? Все очень грамотно, чистенько, гладко и моментами не без живописности. Но и только. Работа художника была вполне „увязана“ с пьесой и постановкой». А вот зрителям спектакль понравился и просуществовал на сцене несколько лет, пережив 177 представлений. На этом первый и единственный опыт сотрудничества Щусева с Московским Художественном театром закончился. Алексей Викторович был более интересен его труппе по своей основной специальности.
Большой архитектор для Большого театра
А в Брюсовом переулке Щусев спроектировал и еще один дом для театральной элиты, где получили квартиры артисты и сотрудники Большого театра. Не было в Москве другого такого переулка, так густо заселенного так называемыми живыми легендами. Тут в какую сторону не погляди, непременно наткнешься на мемориальную доску, извещающую о том, что «В этом доме с такого-то по такой-то год жил народный артист СССР, выдающийся певец (танцовщик, дирижер, режиссер) имярек». И это притом что далеко не все жильцы этого переулка удостоились личной мемориальной доски — места бы на всех точно не хватило. Больше всего мемориальных досок на доме № 7, еще в середине прошлого века за ним прочно закрепилось название Головановского — по имени одного из самых известных и влиятельных его жителей Николая Семеновича Голованова, возглавлявшего здесь жилищный кооператив «имени Неждановой». А кто-то называет дом щусевским по фамилии автора проекта.
Престиж дома, построенного в 1933–1935 годах, вполне отвечал его статусу — архитектор № 1 строит дом для первых артистов (в творчестве) главного театра страны. Статусность определила и спроектированное Щусевым внутреннее наполнение здания. Все квартиры здесь большие, особенные, положенные по званию рангу (как в армии), но объединяет их схожее наполнение: столовая, гостиная, спальня, кабинет, кухня, комната для домработницы, просторный холл, библиотека, ванная с горячей и холодной водой, централизованное отопление, газ, лифт в подъезде. Условия предусматривает максимально возможный комфорт для их жильцов, чтобы они могли сосредоточиться исключительно на творчестве. А потому в квартире непременно нужен рояль (а то и два!) — для репетиций, сочинительства и вообще. А раз есть рояль, значит, нужна и шумоизоляция, дабы соседи не мешали друг другу распеваться. И потому Щусев снабдил дом современной для того времени системой шумопоглощения (жучками здание оснащали люди из другой конторы).
А вот и сами легендарные жильцы. Помимо уже названных Николая Голованова и Антонины Неждановой, это певцы Марк Рейзен, Иван Козловский, Пантелеймон Норцов, Надежда Обухова, Мария Максакова, Елена Катульская, Александр Пирогов, Никандр Ханаев, художник Федор Федоровский, арфистка Ксения Эрдели. Некоторым из них выпадет особая честь выступать на юбилейном концерте к 75-летию Щусева в 1948 году.
Жил здесь и скульптор Шадр. С Иваном Дмитриевичем Шадром, автором «Девушки с веслом» и «Булыжника — орудия пролетариата», Алексей Викторович давно дружил. Они вместе работали еще во время проектирования Братского кладбища, в Первую мировую войну. Затем, в 1922 году, Щусев пригласил талантливого скульптора принять участие в оформлении Сельскохозяйственной выставки. А в начале 1930-х годов Шадр создал эскиз и гипсовую модель государственного герба СССР, воспроизведенного в качестве барельефа на стене вестибюля Мавзолея Ленина.
Заглянем в этот «щусевский» дом. Чтобы понять, почему так любили служители Мельпомены творчество Алексея Викторовича. Квартиры обставлены дорогой мебелью павловской или александровской эпохи, из красного дерева и карельской березы, материалов других редких пород — всякие там козетки, канапе, оттоманки, конфиданты, пате и десадос, рекамье (другие советские люди, жившие без мусоропровода и лифта, знали только один вид спального места — диван-кровать и еще, конечно, раскладушка), кресла, стулья, всевозможные шкафы и комоды и прочие предметы из «гарнитура генеральши Поповой».
На стенах — живопись, преимущественно передвижников, будто другой и не было до их возникновения, скульптура, разного рода «Венеры» и «Юпитеры». Особое место в интерьере занимают изображения хозяина (или хозяйки) квартиры — многочисленные афиши, фотографии и, конечно, хозяйские портреты кисти современных советских художников-соцреалистов, а то и сразу прижизненные скульптурные бюсты. Изящно инкрустированные серванты, горки и буфеты переполнены кузнецовским (а то и мейсенским) фарфором, сервизами, хрусталем с царскими еще вензелями. В книжных шкафах — тесно от редких изданий в дорогих кожаных переплетах. А в гардеробе — меховые шубы, собольи палантины, манто, фраки с нацепленными на них орденскими планками и лауреатскими значками, которые хозяева надевали на кремлевские приемы и юбилеи Большого театра, выходя к рампе на поклоны.
Удобно располагался и сам дом, чтобы у многих жителей Брюсова переулка, не скрывавших в атеистической стране свою религиозность, рядом была своя домовая церковь (были же домовые храмы у русских царей!) — храм Воскресения Словущего, здесь же рядом в Брюсовом. Его, в отличие от многих храмов на Руси, в 1930-е годы не только не сломали (чему способствовал Щусев), но и не закрыли.
Кажется неслучайным, что в доме, спроектированном Щусевым, жил Николай Голованов, собрание икон которого обогатилось за счет коллекции Алексея Викторовича после смерти последнего в 1949 году. Щусев спасал от уничтожения храмы, а Голованов — произведения древнерусского искусства и церковные ценности. У него дома хранилась даже частица мощей преп. Саввы Сторожевского из одноименного монастыря. Долгое время эта поруганная большевиками реликвия считалась утраченной, сохранилась она до наших дней благодаря Николаю Семеновичу. Главный дирижер Большого театра только самым близким людям показывал редчайшие книги Московского печатного двора — Пролог 1642–1643 годов и Соборник из семидесяти одного слова 1647 года, признанные ныне книжными памятниками национального значения. Что же касается собирательской деятельности Голованова, то она по праву признается современниками тайным духовным подвигом. К тому же, полифоническая личность, Голованов не только собирал иконы, но и сочинял духовные произведения, на широкое обнародование которых при жизни не надеялся. Новая его ипостась как русского духовного композитора стала известна лишь в 1990-х годах Исследователи биографии Голованова делают вывод, что «яркие образцы хорового творчества музыканта близки религиозному модерну Щусева».
Коллекционировал Николай Семенович и живопись. Со многими художниками, полотна которых Голованов включал в свое собрание, он был знаком лично и дружил — с Васнецовым, Коровиным, Головиным, Кончаловским, Нестеровым, с которым они, кстати, играли в четыре руки для великой княгини Елизаветы Федоровны «на белом громадном рояле Николаевского дворца в Московском Кремле». Так что это были люди, образно выражаясь, одной группы
